hati_rina

Давайте негромко,
Давайте вполголоса,
Давайте простимся светло...

Ушла эпоха. Жизнь ушла. Не эпоха – вечность.
В пять лет смотришь «Формулу любви», потому что «уно-ун-моменто» - это смешно. В пять ты глупенькая, наивная и не понимаешь тонкостей, но главное интуитивно улавливаешь. В мире живет Любовь, способная оживить камень.
Десять. Возраст захватывающих приключений, страстей и открытий. Даже если еще не владеешь иностранными языками в рамках гимназического курса, «же не манж па си жур» благодаря шельмоватым искателям кладов воспроизвести в состоянии.
Пятнадцать. Возраст разочарований. Счастливые сказки набили оскомину, но вдруг происходит НЕЧТО. Случается, приходит, обрушивается. «Обыкновенное чудо» - уже не только занудные песенки и странные декорации, но и «три дня я гналась за вами, чтобы сказать, как вы мне безразличны». Эпизод за эпизодом, реплику за репликой узнаешь себя то в принцессе, то в медведе, а то и (о, ужас!) в короле.
Ты – весь мир. Тебе все подвластно!

Взросление приходит постепенно.
Перед защитой храбришься: «Умное лицо – еще не признак ума, господа!» Берясь за сложную работу, приговариваешь: «Тут всё от меня зависит!», а если не вышло – улыбаешься виновато: «Что ж я, окаянный, наделал?»
Слово за словом, фразу за фразой.
Проживаешь все, что он уже когда-то вложил в уста актерам. Те же акценты расставляешь, те же смысловые ударения.
Однажды вырвется: «Я разучилась плакать. Я стала злобной. Я курю матросский табак, адское зелье. Вот какой я теперь стала».
Задумаешься, что уже, возможно, жизнь прошла. Вспомнится: «Мне сорок лет. Нет бухты кораблю…» и защемит сердечко.
Ленком. Если в жизни был служебный вход на Малой Дмитровке, если караулила «Резанова» или «Кончиту» с букетом дешевых розочек, если просачивалась в зал «по проходкам», чтобы больше двух часов стоять в последнем ряду, если знаешь, что «ноги в сцене свадьбы должны ходить как у пьяного богомола», если… Как много «если»! Сколько на твоем веку сменилось «Кончит»? «Резановых»?
Только одно казалось вечным. Одна константа. Один столп. Один худрук.
Сегодня сидишь, плачешь, пьешь валерьянку. В голове вместо реквиема ария Резанова: «Я умираю от простой хворобы…». Выходит, что он действительно всё выразил, до всего дотянулся и ко всему прикоснулся?
Становится чуточку легче.

― Таким уж я на свет уродился. Мне захотелось с тобой поговорить о любви. Но я же Волшебник. Помнишь, ты говорила? Помнишь?
― Помню.
― Вот я и взял, собрал людей, перетасовал их. И все они стали жить так, чтобы ты смеялась и плакала.
― Я плачу.
― Одни, правда, работали лучше, другие хуже. Но я уже успел привыкнуть к ним. Не зачеркивать же! Не слова - люди. Я даже стал позволять им иногда спорить со мной и не слушаться. Спи, родная моя. Я на свою беду бессмертен. Мне предстоит пережить тебя и затосковать навеки.
Но пока ты со мной.

Писались в стародавние времена по мотивам серии кабинеток-мародерок "Каникулы в визжащей хижине". Ваша покорная слуга - внезапно Питер Петтигрю.
Это был лихой 2011. Мы развлекались как могли...

Время боггартов* (воспоминание о воспоминании или боггарт на двоих)
Игра первая. Рождественские каникулы, пятый курс.

Боггарт (англ. Boggart) — разновидность привидений. Никто не знает, как он выглядит на самом деле, потому что боггарт меняет свою форму в зависимости от того, чего (кого) боится стоящий перед ним человек. - прим.ПоттерВики
Так как страхи у всех разные, ходят на него парами или группами - прим. Хатьки
Полночь – время собак и оборотней, а ночь сама по себе – время боггартов. На своей крысиной шкуре знаю. Вернее, строго говоря, не совсем-то еще крысиной, ибо в силу природной скудости ума крысился я тогда из рук вон плохо.
Так или иначе, но это была ночь после полнолуния, когда наша мародерская компашка по воле левого поттеровского ботинка потащилась кататься с ближайшей горки. Для тех, кто не понял, поясню. Хогсмид. Четыре утра. Зима. Темно. Четыре подростка-пятикурсника. Первая ночь после возвращения Лунатика в человеческий облик. Идиоты.
Поняли или нет? В это время мы все должны быть в постельках под золотисто-красными пледиками за красными шторочками. Или, в совсем уж крайнем случае, сидеть визжащей хижине за бутылочкой имбирного, слушать рассказы Поттера или Блэка под тихие вздохи Люпина и завывание пороши за окном. Вместо этого нас потащили кататься по только что выпавшему снежку.
- Чего ты трясешься так, Питер? Скатись хоть раз.
- Джим, я…
- Не хочешь кататься - уходи.
Он бежит к парням. Я остаюсь один. Совсем один. Пустота. Тишина. Немота. Кромешная темень. Внизу с веселым визгом катится с горы Лунатик. Даже Лунатик…
Скатываюсь. Сверху на меня валятся хохочущие друзья, и где-то в районе моей коленки мелькает улыбка Джима. Как можно так играть? Лжец, коварный лжец…
Тащусь вверх, как вдруг замечаю на вершине склона хрупкую фигурку в тоненькой блузочке. Рыжие волосы треплет ветер. С ума сошла! В такой холод!
Карабкаюсь, вязну в сугробах, на ходу разрывая застежки мантии. В голове две мысли: согреть и оторвать голову ее слизеринцу. Она может простудиться, заболеть, умереть… Запоздало приходит мысль: «Что ей там делать? Она пришла предупредить нас?» Сердце бешено колотится, выскакивая из груди. Пальцы сбиваю в кровь, наконец поднимаюсь. В трех шагах от меня стоит с квадратными глазами Блэк, а между нами…
Как я не увидел его в темноте, как не почувствовал? Она была не одна. Джим Поттер, наш друг… Он так жадно и ненасытно целовал ее, что хотелось скулить, рвать на себе волосы, умирать медленно и мучительно… Только бы не видеть.
Глаза застит пелена слез. Отчего? Отчего сейчас не полнолуние и некому разорвать меня в клочья? Лунатик, милый, куда мы идем? Что нам всем делать теперь? Что делать мне? Прямо сейчас перегрызть себе вены? Подождать утра и сброситься с башни Астрономии? Только бы не жить. Только бы не видеть. Только бы не думать.
Дорога до визжащей хижины – вечность. Единственное желание – взять за руку Лунатика, самого здравомыслящего среди нас, заразиться крупицей его спокойствия. Перехватываю запястье. Тут же слышу всхлип. Прости, друг. Я помню, ты не любишь прикосновений.
В хижине весело потрескивает огонь, слышится тихий смех. Я силюсь заставить себя войти, но не могу видеть Поттера снова. Колючий ветер пробирает до костей: мантия потеряна где-то, джемпер лежит у камина, рубаха не греет вовсе. Холодно, но лучше умереть тут, чем жить с ненавистью к другу.
Стою , широко раздвинув ноги, подставляю лицо снегу, таращусь на огоньки деревни , замок на горизонте… И не вижу ничего, кроме жгучей обиды, пронизывающей сильнее ледяных игл. Думаю о Поттере, его эгоцентризме, неспособности думать о других, псевдолюбви к Эванс (моей Эванс!), о том, как хорошо было бы мне вовсе не рождаться... Думаю, смотрю на заснеженные крыши и плачу. Да, мужчины не плачут, но по сути-то я еще не мужчина. Даже на юношу не тяну. Так, мальчишка.
Клянусь себе, что никогда не стану покрывать Поттера, что сейчас же выскажу ему все, что завтра извинюсь перед Снейпом, что приму приглашение Мальсибера «на поговорить» и пусть меня поколотят… А Поттер…
Поттер просто подкрадывается со спины, накрывает мои плечи мантией, шепчет:
- С завтрашнего дня начинаем тренировать «редикулус». Покуда не освоишь – без меня или Лунатика ни шагу.
Хлопает по плечу, жестом приглашает в дом, но останавливается на пороге:
- Ты, Хвост, меня потряс. Бояться даже чужого боггарта! Идем к огню, дружище.
Чужого! Если бы ты только знал, Джим… Огонь медленно отогревает тело, имбирное пиво – душу. С накатывающим теплом приходит безумное чувство вины, больше достойное правильного Лунатика. Джим клянется:
- Братья, запомните: я никогда не променяю вас на бабу. Вы – моя семья.
Я смотрю на Бродягу поверх бутылки и пытаюсь понять, чего же он боится. Того, о чем говорит Джим, или того, чего боюсь я? Так или иначе, этот боггарт на двоих определенно повлияет на наши отношения.
С этого дня … Вернее, ночи, но это не важно. С этого дня я поклялся всегда и во всем поддерживать Поттера.
Продержался, правда, только до середины седьмого курса, но в это уже совсем другая история.

Лекарство от любви
Игра третья. Рождественские каникулы, седьмой курс.
Я устал врать. Смотреть в понимающие глаза Лунатика и нести околесицу, уговаривая себя и других. Устал твердить себе, что смогу жить с этим. Да, устал врать.
Мысль о самоубийстве, уходившая, казалось, безвозвратно, теперь следует за мной тенью. Куда я, туда и она. Хочется плакать в подушку, рвать ее зубами… Но нельзя. При Блэке ничего нельзя, а при Лунатике не позволит совесть. Ему словно физически больно за каждого из нас.
Зашел в Больничное крыло проведать друзей перед отработкой. Зашел с раскрытой душой, а чистокровный кобель даже не пошевелился. Лунатик, конечно, пояснил, что тот пишет письмо девушке, но сути это не меняет. Я к ним, они – от меня. Присаживаюсь на край люпиновской кровати, переполняемый желанием рассказать все… А в ответ слышу мерзкую кличку, гуляющую теперь по всей школе. Взрываюсь: «Не называй меня Хвостом! Никогда не называй, слышишь? У меня есть имя!»
Блэк ржет. А какой реакции от него еще ожидать? Он всегда ржет над моими проблемами, если не ноет о своих. Невыносимо тянет дать в чистокровную морду, тошнит от одной только паскудной улыбочки, не говоря уже о язвительных комментариях. Поднимаюсь, делаю шаг..
- Питер! Вот ты где! Идем со мной, малыш.
- Да, мадам Помфри.
Темные коридоры больничного крыла. Треп ни о чем, вроде бы вполне искренний. Хочется раскрыться, развернуть душу, но, ударяясь о ее холодный взгляд, покорно ворочаю ложкой, попутно давая пояснения. Спасибо Поттеру, натаскавшему в зельеварении. Вспоминаю о нем и снова начинаю ненавидеть себя. Ненавидеть за то, что солгал. Снова солгал. Ни в какую аптеку я не желаю идти работать! Мне просто необходимо, жизненно необходимо было хорошо сдать эти треклятые экзамены, чтобы еще два года быть с ней в одном классе, сидеть у соседнего котла, иметь возможность нарезать для нее что-нибудь, если слизняк не успеет. А он не успевал все чаще, подходил все реже, а потом и вообще стал садиться за другой стол. Теперь мы даже говорили иногда. Я выискивал интересные факты, бросал их словно случайно. Она улыбалась.
Но даже это еще не так страшно. И даже не то, что в спальне девочек теперь стоит коробочка с сахаром «для милой крыски, которую приручила Лили», не то, что я имею возможность спать на ее подушке, зарывшись в рыжие волосы, не то, что знаю наперечет все родинки наших девчонок… Меня тревожит опасность, угрожающая ей. Ей и всем магглорожденным. Даже не сама опасность, а то, что о ней не знают даже Римус и Джим, не говоря уже о более взрослых. То, что я скрываю это от них. Я устал врать.
В конце коридора появляется фигура моего обожаемого волчары. Вылетаю навстречу, хватаю за запястье, тащу в темный угол: «Римус, надо поговорить…», но голос вездесущей старой горгульи уже требует меня.
- Иду-иду, мадам Помфри…
В сущности, она вовсе не плохая тетка, но нервное напряжение растет. Либо корчить рожи за ее спиной, смеша Лунатика, либо разрыдаться прямо тут, в углу, между стеной и камином. Красиво так разрыдаться, пафосно. С битьем посуды и нечленораздельными выкриками.
Меня отпускают. По логике вещей нужно вернуться к Блэку, но, памятуя о его вечных насмешках, куда больше хочется в пасть к дракону. Собираю волю в кулак. Иду… и до возвращения Лунатика снова в аду блэковских обид. За что ты так со мной? Я не виноват, что ты привык к королевским почестям! Не я – причина твоего заточения, так почему же на мою голову валятся эти шишки?
Я понимаю, друг. Первое полнолуние без Поттера. Вырос мальчик. На свиданки бегает. Потерпи. Скоро пройдет. Со временем у всех нас появятся девушки. Будем ходить друг к другу в гости, дружить семьями. Кажется, его любовь тоже с Гриффиндора. Надеюсь, они подружатся с Лили. Интересно, кто станет миссис Поттер? Хорошо бы Мэри. Она так заботливо заглядывает мне в глаза, так нежно чешет за ушком.
Как могу, успокаиваю его. Говорю об отвлеченном, немного улыбаюсь. Отхожу к окну.
Первое полнолуние без Поттера, а за окном метет. Хогсмид сейчас, наверное, похож на ряд пряничных домиков. Хорошо бы пойти кататься, но не с больным же Блэком и едва пришедшем в себя Лупином. Все так, как два года назад, в день моей негласной клятвы…
Возвращается Лунатик, а вместе с ним – беспокоство. Нам надо поговорить. Сегодня же. Вот только… Делаю глоток согревающего зелья (по мнению Помфри, нам всем оно не повредит), задумываюсь на мгновение…
- Послушай, друг. Я ведь прав? В зелье добавляется молоко, полученное от черной коровы, покрытой черным быком в ночь после новолуния?
- Питер... – будь на месте Лунатика другой, обязательно добавил бы «ты что, совсем тупой?». Лунатик тактичен, хотя по глазам все ясно. – После полнолуния! Как можно было перепутать?
Блэк снова пускается в язвительные рассуждения, Римус несется к шкафу с ингредиентами, попутно тактично намекая Поппусику на необходимость «немного усовершенствовать зелье, капнув в него чуть-чуть во-о-от этого чудесного элексира», а я мечтаю провалиться сквозь землю. В ушах звучит голос Поттера: «Неверно приготовленное зелье ведет к таким последствиям, о которых лучше тебе порасспросить Сириуса». Сириус идет пятнами, опускает голову еще ниже… Похоже, именно из-за этого зелья он теперь вынужден, как честный человек, строчить письма той волоокой француженке.
Изображение перед глазами плывет, очертания людей стираются… Только голоса… Блэк о чем-то заговаривает с Помфри. Реагирую на знакомую фамилию, вздрагиваю. Переспрашиваю, обращаюсь к Лунатику в слепой надежде на улыбку: «Что ты, Хвост! Где Лили и где Джим? Как тебе в голову пришло?», но он отводит глаза, мямлет что-то…
Святой Годрик, почему я не убил себя тогда?

Коридоры. Лестницы. Темнота. Окно. Ну давай же! Скорее, пока я еще могу говорить.
Наконец он появляется. Старается двигаться бесшумно, но я-то знаю.
- Я знал, что ты придешь. – Я только за тем и убежал, чтобы поговорить с тобой без свидетелей. – Ты всегда приходишь, когда нам плохо. – Ты носишься, нянчишь каждого из нас, а мы не можем сделать ничего для облегчения твоих страданий. Живем на твоей шкуре паразитами…
Тишина. Надо решиться. Перебороть боль, обиду, страх.
- Что происходит, Питер?
Вот же он, вопрос. Скажи. Решись. Но с губ против воли срывается неуместное.
- Вы знали. Вы все знали. И ты, и Сириус… Знали, что я.. С третьего курса…
Не о том сейчас нужно. Решись наконец, трус. Хоть раз в жизни решись на что-то сам.
- Ты знаешь, что Темный Лорд собирает сторонников, Ремус?
Вопреки ожиданиям, новость не производит должного эффекта.
- Ты знаешь, что он собирает чистокровных?
Хоть какое-то подобие движения бровей. Мне что, дальше пошагово разжевывать? Прости, но я не могу произнести вслух. Ты умен. Так догадайся, чем это грозит. В первую очередь ей … А я пока продолжу.
Давясь словами, сбивчиво рассказываю все: как отказался вставать под его знамена, как жалею об этом теперь, как хотел бы быть шпионом Дамблдора, чтобы сейчас просто пойти, признаться и встать под Аваду… Не помню, что говорил вслух, но он, кажется, понял. Понял главное: мое нежелание жить.
Уже потом, немного придя в себя и осмелев, ввязываюсь в разговор:
- Мадам Помфри, а есть лекарство от любви?
Не разговор даже. Так, треп. Ответа не жду. Да и откуда ему взяться-то, ответу?
- Есть. Только цена за него высока.
Сердце заходится в бешеном стуке. Никогда еще ничего я не желал так страстно.
- Я готов!
- … жизнь. В лучшем случае.
- Что, простите? – перспектива уже не кажется особенно радужной.
- Что тут непонятного? Любовь уйдет вместе с жизнью. В худшем случае - вместе с душой.
Мы говорим еще и еще. О том, как проклятье выжигает душу, как человек перерождается, как он существует после… А у меня в голове бьется одна только фраза: «Единственный, кто смог победить любовь – Тот-Кого-Нельзя-Называть. И Вы знаете, чего ему это стоило».
Вечер плывет своим чередом. Она говорит, я слушаю, задаю вопросы. Помфри, в сущности, добрая женщина. И довольно привлекательная. Если бы не Лили… Надеюсь, что со временем излечусь. Боль станет меньше без всяких смертоносных зелий. Если, конечно, скотина-Блэк не заткнутся. Иначе врежу. Честное крысиное!
Я верю: время лечит.

Вашему вниманию предоставляется отчет персонажа, написанный в духе серии историй по мотивам РИ "Ведьмак" (Хибины - 2015). Текст не является протоколом и допускает некоторые неточности. В сущности, дорогой читатель, перед Вами сопливый низкопробный фанфик, созданный для ностальгических зимних вздохов.

Сказка первая. О тайном и явном.
Приходит Гермиона к профессору Снейпу:
- Профессор! Выскажите свою концептуальную оценку последней монографии Фламмеля, посвящённой полемике относительно невозможности создания философского камня путём инверсии, полимеризации и нитрации кончиков хвостов однодневных головастиков Мадагаскарской лягушки?
Профессор:
- Замуж, Грейнджер, срочно замуж!!!

Вода закипала. Кровь Айрэ, диффундируя с экстрактом вербены, шипела, пенилась, искрилась, многократно отражаясь в подсвеченных горелкой пробирках, и долгожданные мидихлорианы оседали, оседали, оседали на дно. Пять, десять, пятнадцать…
Вне всякого сомнения, этот день войдет во все памятные календари Империи. Сегодня под этими сводами приоткрыта загадка Старшей Крови. Если постараться, можно вычислить необходимый, нормативный и минимальный уровень, позволяющий говорить о…
- Рина! Маршал зовет!
- Закрой дверь! – рычу я сквозь зубы, потому что неосторожный вздох может задуть едва теплящийся огонек.
Дверь закрывается. Слишком осторожно закрывается, словно впуская неугомонного вредителя. Точно! Через мгновение за спиной раздаются шаги, а потом и нетерпеливое сопение. Либо уважает и не хочет мешать, либо принес какую-то важную новость, либо просто боится, потому что я, конечно, не Ассирэ, но колба с кислотой при должном замахе не сильно безопаснее фаэрбола.
Мидихлорианы продолжают осенними листьями кружить по нижней части колбы. Сто тридцать шесть, сто тридцать семь, сто тридцать восемь…
Сопение меняет тональность. Становится очевидно, что хозяин сопения привык к длительным физическим нагрузкам на свежем воздухе, и благочинно стоять в душной маленькой лаборатории за спиной копошащейся алхимички ему не вполне комфортно. Пожалуй, придется отвлечься.
- Приветствую, герцог. Новая вводная?
Сопение сменяется коротким хмыканьем. Не нужно поворачиваться, чтобы понять: Тырконнель ухмыляется в усы.
- И чего ему неймется, а? Сказала же, что некогда. Заранее письменно известила, через брата напомнила. Луна растущая, Венера в Близнецах, третий день третьего месяца. Ну не могу я отойти! Хоть режь!
Конечно, я немного лукавлю. Все эти опыты сегодня как нельзя более кстати, потому что присутствовать на обручении Менно нет никакого желания. И, что куда паршивее, это понимаю не только я, но и герцог Тырконнель, и мой брат, и Маршал Империи, вице-король Цинтры, солнцеподобный Менно Коегоорн, которого я, кажется, все-таки обозвала вчера после заседания Большого совета недальновидным самовлюбленным болваном.
- Нужно идти, Рина. Он ждет.
Довольно требовательный к подчиненным, с друзьями Раймон Тырконнель всегда добродушен, открыт и прост. Иногда, пожалуй, даже излишне, но это легко прощается, когда наблюдаешь за светящимися глазами герцога, лично раздувающего кальян дорогим гостям, или когда он смотрит на тебя с отеческим укором. Вот как сейчас.
Шипение в колбе прекратилось. Ну ёёё…
- Хорошо, иду.

Из соображений безопасности алхимические и магические лаборатории научного центра находятся в отдельном здании на краю Цинтры, а потому в парадный зал я влетела с еще колотящимся от бега сердцем. Маршал перехватил мой взгляд, дождался, пока я попытаюсь спрятаться последовательно за Ассирэ, Айре, братом и Петером Эвертсеном, после чего с оттенком усталой обреченности займу свое место, подмигнул и только тогда кивнул распорядителю церемонии.
- Возлюбленные дети Солнца! Сегодня, в третий день третьего месяца, мы собрались здесь, чтобы засвидетельствовать свершение исторического события…
Какой псих сочинил этот пафосный бред для вступительной речи?! Впрочем, это не имеет никакого значения, потому что ухмылочка, с которой наш венценосный болван обводит взором зал, не оставляет сомнений в том, что он что-то затеял. Опять.Когда я получала из рук наставников свиток с распределением, мне не пришло в голову спросить о своих обязанностях. Казалось бы, какие подводные камни может таить формулировка «Присвоена квалификация: придворный жрец широкого профиля (с правом проведения опытов в области предметной алхимии)»? Да и не волновали меня эти подводные камни. Я просто хотела в Цинтру. К брату.
Так вот, о подводных камнях. Вы когда-нибудь задумывались, сколько энергии в молодом бычке? Умножьте это значение на восемь. А теперь добавьте в ту же пробирку упрямство, хладнокровие и любовь к военной науке. Пропорции? Один к одному, разумеется. И по 0,5 страстной натуры, любви к приключениям и неограниченной власти на ограниченной территории. Представили? Вот ЭТО управляет Цинтрой. И этот ураган нужно ежедневно если не сдерживать, то направлять.
Идея с женитьбой урагана занимала умы давно. Во-первых, рождение наследника позволило бы Коегоорнам упрочить свое право на престол Цинтры. Во-вторых, умная дворянка из хорошей фамилии смогла бы не только оттянуть на себя часть вышепоименованной энергии, но и принимать участие в управлении государством. Ну и в-третьих, отвлекаясь от маневров на жену, маршал освободил бы членам Малого Совета по паре часов на обед и сон. Сверх того, гильдия алхимиков под шумок пропихнула в канцелярию проект реформы, позволяющий скинуть на плечи будущей вице-королевы представительские и дипломатические функции. В общем, исход этого дня сулил нам золотые времена, омрачавшиеся разве что отсутствием и намека на личность будущей Вице. Правда, методом совместной массированной атаки удалось выяснить, что в качестве претендентки, к сожалению, не рассматривается Лила Тырконнель, старшая дочь Раймона, член Совета Дочерей Солнца, неплохой алхимик и хороший человек.
В общем, наш кандидат отвалился еще на первом этапе предвыборной гонки, а маршал продолжал ехидно щурить свои удивительные глаза и, поводя ушами, пресекать всяческие разговоры на эту тему.
- Менно Коегоорн, выбрал ли ты себе невесту?
- Да.
- Назови ее!
Вот сейчас все и решится. Кто бы это мог быть? Хорошо, если кто-то из своих – договоримся. А если это, скажем, королева Редании, прости Солнце? Отравит же. Как огонь свят отравит.
Почему-то именно в эту минуту затишья перед моими глазами пронеслись все возможные кандидатки. Да не тяни же ты, Менно!
- Рина Трахе
Что? Мне надо подойти? По протоколу жрец должен стоять рядом с правителем, когда он будет называть имя? Или должен что-то сказать? Что происхо-о-о-оди-и-ит?
Между тем на помост поднимается сияющий брат. Маршал опускается на колено и смиренным голосом просит у Эдмона руки его сестры. Еще есть шанс. Есть наша реданская кузина. Как бишь ее? Тьфу ты, из головы вылетело.
Глава дома Трахе публично дает согласие, подходит ко мне и пытается куда-то вести.
- Братик, миленький, что ты делаешь?
- Улыбайся! За тебя рудник дают! Улыбайся, говорю!
Мою руку вкладывают в огромную ладонь венценосного болвана с удивительными глазами. Вот уж вляпалась так вляпалась…

Было это давным-давно. Если конкретнее, то в эту субботу.
И был вечер, и был последний звонок. И не продавали. Но у нас было…
Впрочем, не в этом суть.
Мы возвращались домой, слегка нетрезвые и о чем-то высоком рассуждающие.
По зеркалу озера неспешно плыл пакет, а дома отражались, преломлялись, цепляли антеннами прибрежные кусты… Мы были мудры и наполнены еще не родившимися гениальными идеями.
Как вдруг…
Мыслишка первая. Возраст не имеет значения. Если два взрослых идиота скачут по детской площадке на глазах у растерянной школоты призывного возраста, так надо.
Мыслишка вторая. Если рядом качели, вам не больше семи. Всегда.
Мыслишка третья. Качели-рычаг опасны. Априори. А если с Вами мужчина, да еще крупный… В общем, десять раз подумайте, хотите ли вы болтаться в воздухе, смешно пища и перебирая конечностями. Рекомендую. Ощущения непередаваемые.
И, наконец, мысль основная.
Мы пытаемся вернуться в «те» годы при помощи «тех» людей, «тех» напитков, «тех» мест, «тех» объемов и литражей, «тех» песен и «тех» воспоминаний, но, даже собрав их вместе, не находим. Во всех «тех» мы ищем легкость и беззаботность «тех» лет, а она ускользает. И будет ускользать, подобно бабочке из притчи. Не там ищем.
Мое «то» крылось в проливном дожде. В чертовски родном насквозь мокром его плече. В его усталой улыбке. В голосе, похожем на бархатное мурчание.
Есть что-то неописуемо волшебное в том, чтобы украдкой целоваться в подъезде с собственным мужем.
С ним мне всегда шестнадцать. Хотелось бы верить, что и ему со мной не сильно больше.

Десять утра. Суббота. Сижу в домашнем платье за компом, трескаю гранолу, лениво гуглю телефон салона, где можно подделать ноготь... Хатенька, ты ли это? Похоже, что да.
Такое уже было. Режим тишины, путешествие в себя и на выходе изумленное: "Ну надо же! И это тоже я?" Выходило, что можно жить без погон, служебных машин, ненужных людей, громкой должности. Можно жить без потерянных книг, перевернутых поездов, забытой спортивной формы и умерших родственников. Даже без искусства и родного города. Можно жить без того, что казалось частью тебя, казалось тебе тождественно.
А вот без веры в надежду на любовь нельзя. Это я вчера поняла, рассматривая огоньки городка над озером. И еще поняла, что смогу его полюбить, как когда-то полюбила Север, потому что тут тепло холодными вечерами.
Банальность, конечно, но от нее тоже тепло.
В общем, дорогие друзья, прекращайте там оплакивать мою молодость, рухнувшую карьеру и тому подобное. Да, тут мягко говоря не очень чисто и асфальт голуби вместе с крошками склевали, но привычные земные радости выходного дня вроде походов в кино, театр или в кафе нам вполне доступны.

Ночь.
Приношу свои официальные всем, кто хотел поймать меня в сети этой ночью. Это все USB-модемы, так их перетак.
Какое-то извращенное удовольствие есть в валянии с нетбуком под кустом смородины в попытках написать отчет или собраться с мыслями. Время клонится к полуночи, интернет снова отрубился, и по всем законам жанра пора бы ползти спать.
Из распахнутого окна второго этажа (Балбесы! Комарьё налетит!) долетают вопли Чуриковой. Евровидение, оказывается. Это вам не какой-то там прорыв Темзы, господа. Евровидение – событие мирового масштаба. Правда, мир другой. Еще не привыкла.
Под кобальтовым шатром полуночного неба плывет куда-то в бездну вселенной мой матрац. Вместе с ним плывут тапочки, кепка, вышепоименованный куст… Если поднять голову, можно увидеть Великий Ковш. Конечно, при лучшем зрении звезд обнаружится больше, но выбирать не приходится.
Со стороны границы наползают мелкие облачка, на уровне центра ковша постепенно сбиваются в стайки побольше… В считанные минуты небо окутывается , словно бы меня накрывает пледом. На горизонте обозначается первая молния. Обещали дождь. Помню.
Странные картинки из параллельного прошлого туманят разум. Вопросы, на которые никогда не найдется ответ, приходят стайками. Думать бы и думать, запутываясь еще больше, но из ниоткуда вырастает фигура главного мужчины моей жизни. Меня безжалостно стряхивают с матраца, сгребают в охапку жалкие пожитки и загоняют в комнату, мотивируя свою жестокость надвигающейся грозой, желанием закрыть наконец дверь и, естественно, вечным аргументом «если сдохнешь, другую сестру мне уже не родят».
Спать не тянет совершенно. Приползаю к отцу тупить в телевизор. Прилетает подушка. Брательник, оказывается, тоже не спит. Бесимся, но как-то лениво.
Сейчас бы чего-то мягкого, спокойного. Неспешной беседы за чаем, Экзюпери вслух, общих воспоминаний или музыки… Предгрозовой романтический флёр. Есть вечера, которые хочется провести так, а не иначе. Но на экране Гарипова и приходится соответствовать. Некоторое время еще пытаюсь оценивать если не голоса, то хотя бы прелести конкурсантов, а потом… Потом наступает утро.
Папенька троллит мелкого, мелкий троллит папеньку. Не прооравшиеся еще соловьи вопят будильниками, семья напоминает муравейник, соседская псина заходится лаем…А я, окончив раздачу кормежки, удаляюсь в скит (зачеркнуто) в дальний уголок сада для завершения жизнеописания безтырнетной меня, ибо рано или поздно отчет писать все-таки придется.

Неожиданно вспомнила, что давно ничего писала в спозволениясказатьблог. А это не есть правильно, ибо именно с него все началось.
Что началось? Да всё! Переезд, крушение карьеры звездной девочки, расставание с семьей, с Гнездом и со столицей... Сознательное изменение всего, что только можно изменить. Да, я ж ремонт доделала! Тот самый, который начался осенью 2012.
А все почему? Влюби-илась. Ёкнуло что-то в хатькином сердце, махнула старая холостяковина рукой на свою свободу и уснула на его груди. Сдалась. Без боя, осады и штурмов.
Почему? Не знаю. Захотелось поверить, что он настоящий. Захотелось просто взять и поверить. Одной осенней ночью сквозь скорлупу Рины Сергеевны прорвалась растерянная девочка и понеслось...
Случилась зимняя сказка, по мотивам которых снимают дешевые российские мелодрамы. Почему дешевые? Потому что слишком красиво, гладко, легко и в чем-то даже киношно. "Слишком хорошо"
Потом был отвратительный перелет, промерзшая Москва, пустое купе. Была рефлексия, пугающее осознание: «Я, похоже, действительно люблю его! Вот черт…»
В более дорогих проектах после подобных историй начинается война, революция, реформация или иного рода лавина, увлекающая барахтающихся героев. У нас была свадьба. Тоже внезапная, как все в этой истории.
Сборы, увольнение, скандал, загс, переезды, свадебное путешествие, Селигер и Тверь, Орел и Москва, перелет... Все кажется теперь каким-то нереальным и полуразмытым. Как будто фильм краем глаза смотрела, пока белье гладила.
Белье... Теперь я глажу белье. А еще умею включать телевизор, различаю не только программу "Время" и даже, кажется, скоро выберу любимый канал. Из капризной творческой дамочки превратилась в домохозяйку, счастье всей жизни которой составляет вернувшийся немного раньше обычного супруг.
Это если кратко. А подробности... Кому они нужны, эти подробности?

Баги, безусловно, были заинтересованы в пленных не меньше нашего. Судя по всему, они понимали нас еще меньше, чем мы их. Разделенная на индивидуальности раса, умеющая
строить города, звездные корабли, умеющая воевать, была для муравьиного сообщества еще большей загадкой, чем муравьиное сообщество для нас. Короче, мы хотели, если возможно, выручить наших ребят из плена. По жестким, бездушным законам Вселенной именно в этом заключалась наша слабость. Вполне возможно, что раса, которая совершенно не заботится о спасении своего индивидуума, призвана освободить пространство Вселенной от более слабой, построенной на гуманных принципах цивилизации. У скиннов гуманность проявлялась в гораздо меньшей степени, а у багов такой "недостаток", похоже, отсутствовал совсем. Никто и никогда не видел, чтобы один баг пришел на помощь другому - даже раненому. Их подразделения были великолепно скоординированы, но они легко оставляли погибать любое скопление воинов, когда понимали, что в нем нет нужды.
Что говорить, мы вели себя совсем по-другому. Так уж, наверное, устроены люди. В газетах вы могли прочитать заголовки типа Двое погибли, пытаясь спасти утонувшего ребенка . Если человек потерялся в горах, сотни отправляются на поиски, и часто бывает, что некоторые из них гибнут сами. Не блестящие, с точки зрения арифметики, результаты... Но как мы можем отречься от принципов гуманизма? Они пронизывают весь фольклор, все земные религии, всю литературу.
В основе нашей цивилизации лежит убеждение, что, если одному человеку нужна помощь, остальные никогда не будут высчитывать, во что эта помощь обойдется... Слабость? Нет, это единственная сила, хранящая нас на просторах Галактики.

Ни дня без приключений.
Пошла сегодня в перерыв за шоколадкой. Хорошее начало, правда? Полторы недели в рабочее время от компа даже на кофе не отрывалась, а тут прогуляться вздумала. Естественно, чтобы наделить шляние по району смыслом, шоколадка мне понадобилась не простая, а золо… тьфу, то есть молочная, без добавок и не «Аленка». Квест для снабженца 80 левела.
На самом деле, конечно, совершенно не важно, какая нелегкая меня понесла, но, согласитесь, трудно удержаться и не поржать над собственной способностью влипать в истории.
Я не сразу осмыслила природу постороннего шума в районе голени. Не шума даже, возни. Но, благословенны будьте вузовские физруки, реакцию не пропьешь, и в момент, когда собаченция от примеривания перешла к непосредственному нападению на мою щиколотку, я как-то извернулась и сунула в пасть каблук. Один из клыков благополучно увяз, озадачив и меня, и собаку. Выигранные доли секунды Катя использовала весьма творчески: лягнула конечностью, отшвырнув псину на пару метров, и коротко зарычала.
Противник растерянно посмотрел на лягающуюся идиотку, поджал хвост и ретировался.

Сижу на работе. Пью чай с шоколадкой. Думаю.
Я совершенно точно не наступила на хвост, не покусилась на щенка и т.п., то есть ничего противособачного не сделала. Просто прошла мимо. Вернее, попыталась.
Сапог, кстати, безнадежно испорчен (разодрана кожа в районе пятки), ну да черт с ним.
Важно другое. Клык. Увяз. В каблуке зимнего сапога. Это ж как надо тяпнуть!
А если бы псина не спасовала перед моей наглостью? А если бы ее эксцентричный выпад еще больше раззадорил? А если бы все это произошло за пару недель до, когда большая часть девочек еще гуляла по городу в туфельках? Короче, если бы на месте моей нахальной ноги в сапоге оказалась живая голень?

Дорогие защитники животных, в такие минуты я искренне прошу вас заткнуться. Мне плевать, что бедная собачка считает улицу своей территорией, хочет кушать или… Что там еще бывает в собачьей голове? Пле-вать.
А вот на детскую поликлинику в соседнем здании не плевать. На гуляющих пенсионерок с палочками не плевать. На девочек-студенток, которым РБ не преподавалось, тоже не плевать.
Потому что центр города, блин.

Из серии "Золотая коллекция лентяйки". Публикуется по запросу.
Десерт для приглашений на рюмку чая.

Раздобыть керамическую или стеклянную форму с высоким бортом (в идеале - круглую), какао-порошок и крепкий алкоголь (коньяк или виски).
Смешать 8 ст.л. муки, 8 ст.л. сахара, 6 ст.л. несладкого какао-порошка, 1/2 чайной ложки соли, 1/2 ч.л. разрыхлителя. Около 50 гр. сливочного масла и получившуюся смесь растереть в порошок.
Добавить 2 яйца, 6 ст.л. молока, 2 ст.л. растительного масла, тщательно вымешать.
Выпекать в микроволновке на максимальной мощности около 6 минут. Наверное, можно и в духовке - не пробовала.
Не доставая из формы, потыкать в корж лучинкой раз пятнадцать, полить алкоголем (две-три столовые ложки). Оставить пропитаться.
Пока кекс готовится, смешать в огнеупорной посуде 4 ст.л. сахара, 2 ст.л. какао-порошка, 2 ст.л. сметаны или жирных сливок, 2 ст.л. алкоголя. Сварить нечто вроде помадки и полить наш тортик.
Через минут пять-семь все окончательно пропитается и застынет.
Остается заварить крепкий чай и достать красивые чашки.